Вице-президент РАН, председатель Сибирского отделения РАН академик Валентин Пармон в ходе своего визита в Якутск ответил на вопросы пресс-службы Якутского научного центра СО РАН.
‒ В 2024 году исполнилось 300 лет с момента основания Российской академии наук, с начала Великой Северной (Камчатской) экспедиции Витуса Беринга, отмечается 100-летие комплексной экспедиции АН СССР по исследованию естественных ресурсов ЯАССР и 75-лет ЯНЦ СО РАН. Есть ли связь между этими датами? Или это случайное совпадение независимых событий?
‒ Ваш вопрос содержит очевидный и определенный ответ, он заложен в самом перечислении. При этом главенствующим в перечне юбилеев является, безусловно, 300-летие основания Петром Великим первого в России консолидированного научного сообщества ‒ Академии наук. Ее рождение ‒ крупнейшая веха в истории мировой науки, в развитии научного знания в нашей стране, в Сибири, в вашей родной Якутии. Думаю, что это и хороший повод для обстоятельного разговора ‒ возможно, не только в юбилейной тональности, когда принято перечислять прошлые достижения и успехи. Юбилеи ‒ повод для обмена мнениями о путях и проблемах развития отечественной науки сегодня и завтра с критическим анализом текущих проблем и обоснованным прогнозом перспектив.
Важно определить место России в мировом научном процессе. Еще недавно мы занимали лидерские позиции по большому числу направлений, и никто их не оспаривал. Каждое из упомянутых Вами событий содержит в себе много актуальных и содержательных фактов, отражающих природу сегодняшней повестки дня в науке. Любой юбилей подобен призме, сквозь которую видится самое значимое в прошлом, и линии, которыми оно связано с настоящим и будущим.
‒ Можно ли из трех веков выделить период наиболее успешного развития науки в нашей стране? И если можно, то в чем причины успеха и востребованности в научных знаниях?
‒ Ответить на вторую часть вопроса в одном интервью едва ли возможно. Но я попробую наметить контуры ответа. Из этих трех веков первое столетие ушло на «обучение учителей», подготовке фундамента для развития науки в России. Заметим, самой холодной стране мира и самой экстремальной по множеству других показателей: климатических, демографических, этнических, географических, конфессиональных и иных. Одновременно с этим Академия фактически завершила самоопределение и самоосознание России как государства: его границ, устройства, ресурсов, народонаселения и так далее.
Второе столетие, XIX век, ушел на формирование российских научных направлений и школ, на приобщение к мировым тенденциям науки и культуры (в широком понимании). К концу периода, ближе к рубежу столетий, произошел качественный скачок отечественной науки, связанный с именами Д.И. Менделеева, А.М. Бутлерова, И.П. Павлова, А.Г. Столетова, Н.Е. Жуковского, А.Н. Крылова, В.М. Бехтерева, И.М. Сеченова, В.И. Вернадского, К.Э. Циолковского, А.С. Попова и многих других гениальных и выдающихся ученых, определивших вектор развития мировой науки в XX веке.
‒ А чем стал для Академии и всей нашей науки драматический ХХ век?
‒ В прошлом столетии наука в Советском Союзе заняла позиции мирового лидера по большинству отраслей научных знаний и продолжала им оставаться буквально до последнего десятилетия XX века. При этом особо отмечу, что в 1920-1930 годы произошло «интеллектуальное инвестирование» России в зарубежную науку, выразившееся в массовой и вынужденной для многих ученых эмиграции после Октябрьской революции. Примером служит биография великого химика Владимира Владимировича Ипатьева. Генерал-лейтенант императорской армии, в царской России во время Первой мировой войны он ставит массовые химические производства (включая оборонные), затем возглавляет Главхим в России уже советской. Только под двойной угрозой ‒ ареста на родине и ракового заболевания ‒ Ипатьев решает выехать за границу и там остаться. Вылечившись в США, он становится настоящей звездой американской химии. Изобретенная им технология получения высокооктанового бензина, в частности, стала первопричиной перевеса авиации союзников над Люфтваффе в годы Второй мировой, немало этого горючего поставлялось в СССР по ленд-лизу. А великолепный экономист, нобелевский лауреат Василий Васильевич Леонтьев разработал методы первичной оптимизации сложных систем в линейном приближении. Переехав в 1920 году за рубеж (как и В.Н. Ипатьев, с онкологическим диагнозом), В.В. Леонтьев внес большой вклад в выводе американской экономики из кризиса «великой депрессии».
С другой стороны, в Советском Союзе осталось большинство исследователей и профессоров, причем нисколько не менее талантливых. В качестве одного из множества примеров приведу автора учения о ноосфере Владимира Ивановича Вернадского, который незадолго до революции создал Комитет по изучению естественных производительных сил (КЕПС) гигантской страны. По его планам были обследованы все регионы, включая самые отдаленные и труднодоступные, в том числе Якутия. Сделано это было уже после 1917 года. Якутия же стала полигоном для упомянутой вами самой масштабной экспедиции Академии наук СССР, длившейся в 1925 по 1931 годы. В ней было задействовано свыше двадцати академиков и членов-корреспондентов, сотни участников от студента до профессора. Одним из очень значимых результатов работы экспедиции стало реализованное вскоре после войны решение о создании крупного Якутского филиала АН СССР.
В заслугу Академии наук (разумеется, не ее одной) можно и нужно поставить успешную реализацию всех «Больших советских проектов» ‒ ГОЭЛРО, освоения Магнитки, Кузбасса, индустриализацию, начало системной работы в Арктике. После Второй мировой войны этот список пополнили ракетно-космический, ядерный, углеводородный, энергетический и другие проекты. К ним я бы безусловно причислил и «Великий сибирский научный проект» ‒ учреждение в 1957 году Сибирского отделения Академии наук СССР. Последствия этого исторического события ощущаются по сию пору и устремлены в будущее: достаточно назвать создание источника синхротронного излучения СКИФ, Национального гелиогеофизического комплекса РАН в Прибайкалье и Научно-образовательного центра (НОЦ) мирового уровня «Север: территория устойчивого развития» с участием академической и университетской науки Республики Саха (Якутия) и четырех дальневосточных регионов нашей страны.
‒ Проблемы реформирования академической науки стали во многом притчей во языцех. Меняется ли отношение к науке в самые последние годы? Есть ли надежды на перемены к лучшему?
‒ Напомню слова Нобелевского лауреата академика Жореса Ивановича Алферова о том, что в России нельзя мешать развитию науки и церкви по своим собственным правилам и законам. Не скажу ничего о церкви. Но менять правила жизни академической науки, установленные Петром Великим, точно не следует. По крайней мере, радикально и необратимо. Замечу, что самые последние события в жизни страны требуют значительной корректировки и достройки управленческих решений относительно РАН, принятых за последние десятилетия. А на вопрос об отношении к науке со стороны органов государственной власти отвечу положительно ‒ да, меняется, и к лучшему. Свидетельств тому много, назову хотя бы недавнее включение президента РАН академика Геннадия Яковлевича Красникова в состав Совета безопасности РФ и возвращение Академии наук в контур организаторов фундаментальных и поисковых исследований в интересах обороны и безопасности России (шестая подпрограмма ПФНИ).
Я неоднократно называл себя сдержанным оптимистом. Сдержанным ‒ поскольку в России исторически сильна вязкая бюрократическая прослойка между высшими государственными инстанциями и движущими силами развития страны: наукой, образованием, медициной, реальным сектором экономики и так далее. Но то напряжение, которое теперь испытывает Россия, неминуемо сдвигает эту прослойку на обочину. На верхних же эшелонах власти (по крайней мере, в моем кругу общения) стали весьма отчетливо понимать роль науки и ее мозгового центра ‒ Академии в обеспечении не только развития страны, но и самого ее существования. Без науки, без Академии у России будущего нет. Очевидно, так считал и Петр I в 1720-х годах.
Фото СО РАН.